|
Эйлиан архив на главную |
Он отложил перо. Вечер сгущался над Тирионом - прозрачный, звездный. Финарфин закусил губу. Да, он тот, кого называют "счастливчиком", "везунчиком", "любимцем судьбы". Еще бы: брат Феанаро и Финголфина - избежал участия в их ссоре. Зять Ольвэ - чистым вышел из Резни. Младший из сыновей Финве - навек унаследовал его корону. Финарфин усмехнулся. Ясно же, что это не со зла. Со стороны все именно так и выглядит.
...Он любил Феанаро и обожал Финголфина, но первый его не замечал, а второй был сух и холоден, а порою - мягок до навязчивости. И маленький Финарфин не раз плакал от обиды, когда старшие братья, блистательные и недоступные, вновь и вновь бросались в ссору, словно бы не замечая его существования.
В детстве он мечтал помирить их. Но как? Словно стихия, не знающая преград, бросался в ссору Феанаро. И в ответ мгновенно вспыхивал Финголфин, будто бы только и ждал этой искры. Финарфин, вынужденный держаться в стороне от них, иногда сам себе казался какой-то живой бессмыслицей. Третий - лишний.
Ингалауре - назвала его мать. Старший брат и сестры - темноволосые, а он...
Он рос задумчивым, но без тоски и злобы. У него было несколько приятелей-ровесников, с которыми он порою надолго уходил из города в леса и степи, но друзей, пожалуй, не было. Сестры? У них своя жизнь. Мать? Она души не чает в своих детях, но то, что происходит в доме, понять совершенно не в состоянии. Нет, она не боится Феанаро - она боится тени Мириэли. Отец? Он измучился со старшими сыновьями.
Чего-то не было в этой семье, чего-то необходимого Финарфину, чтобы почувствовать себя счастливым.
Игра с истиной...
Феанаро наслаждается воплощением истины в рукотворных вещах. Но это не по душе Арафинве. Истина настолько хрупка, что даже слова кажутся слишком грубым материалом.
Что творит Финголфин? И слишком много и ничего. Он хочет все сразу - и увидать красоту, рождающуюся в руках, и упиваться познанием тайн Вайа и Илмен, и беззаботно носиться по Аману...
Огонь души Феанаро не опаляет младшего из братьев. Вихрь стремлений Финголфина не страшит его. Только это все - не для него.
"А у тебя красивый сын, Индис."
Уж и не вспомнить, кто первым сказал это. Может быть, Ингвэ, первейший из Эльдар, заметил его на одном из праздников в Валмаре. А может быть, даже кто-то из Валар, с кем говорила его мать. Но с годами все более ясной становилась его красота, и не было в народе Нолдор никого, кто мог бы сравниться с ним.
С возрастом пришло осознание, что обоим - и Феанаро, и Финголфину - эта ссора нужна.
Феанаро не мог простить Финголфину того, что тот был похож одновременно на Финве и на Индис. Он считал это оскорблением для своей матери.
Финголфин же, первый полу-Нолдо, изо всех сил стремился доказать - прежде всего самому себе - что он ничем не хуже любого из Нолдор. Потому он и считал для себя делом чести - не уступать Феанаро, величайшему из Нолдор, своему брату.
Родной дом остался позади, и он сам не знал, надолго ли ушел. Возвращаться не хотелось. Он упрекал себя за это нежелание, ему казалось, что он предает отца, временами искавшего у него утешения. Феанаро и Нолофинве сражались за место в сердце Финве. А он, ласковый и тихий, никому не нужен. В родном доме чужой.
И это сознание гнало его через ласковый зеленый лес, и он шел, почти ничего вокруг не замечая...
Дикий кот выгнул спину и зашипел. Финарфин стоял у края поляны, глядя в желтые глаза животного.
- Meoi...
Кот медленно подошел. Финарфин протянул руку.
- Фшшш... - предупреждающе протянул зверь, но продолжал приближаться к эльфу, недоумевая, какая сила побеждает его всегдашнюю осторожность.
- Ах ты, meoi, meoi... - повторял Златокудрый, теребя изумленного кота за уши. Meoi окончательно оставил всякое сопротивление и жмурился, испытывая необычное удовольствие от прикосновений эльфа.
Он бродил, не разбирая дороги. В лесу он находил для себя ночлег и еду. Птицы пели ему песни, лисы согревали его в прохладные ночи.
Так прошли дни, недели, месяцы. И однажды он вышел из-под зеленого полога.
Он увидел море.
Он, конечно, видел море и раньше, но иначе. Как хозяин вещей, как творящий из материи, смотрел он на море... наверное. Воды Ульмо нельзя превратить в книгу или ожерелье. Как он был слеп!
Может быть, лес научил его. А может быть, дело в том, что он услышал песнь.
То был арфист с серебряными кудрями, стоявший у кромки прибоя. Он словно бы подпевал шуму вод. Неужели он пытался уловить в своей песни отзвуки Великой Музыки? А ведь он мог бы. Никогда Финарфин не слышал ничего подобного. Величайший певец Амана, возможно, проиграл бы незнакомому Телере, сойдись они в песенном поединке.
Телере, почувствовав, что он не один, обернулся, не прерывая песни. И она сама стала приветствием - зазвенела, рассыпалась веселым смехом и взлетела, разбрызгивая, как соленую воду, переливы и трели.
Финарфин стоял очарованный, а певец, вновь обернувшись к морю, продолжал свой удивительный диалог то ли с Ульмо, то ли с вечностью.
Но вот песня кончилась, и незнакомец с улыбкой обернулся к Златокудрому:
- Кто ты?
- Я Финарфин, сын Короля Нолдор.
Телере рассмеялся:
- А меня называют Эалиндо. Мой отец Ольвэ. Пойдем к нам?
Финарфин чуть было не застыл в растерянности. Но приглашение явно было произнесено совершенно искренне.
- Ты не был раньше в этих краях, - сказал Эалиндо.
Финарфин кивнул.
- В Альквалондэ побывало много Нолдор. Но таких, как ты, я не видел. Разве среди вас есть светловолосые?
- Пока я один.
Телере поглядел с насмешливым сочувствием.
- Моя мать из Ваньар, - пояснил Финарфин, еще более смущаясь.
- Это понятно.
- Почему ты смеялся, когда пел?
- Ты слушал с таким лицом...
Жена Ольвэ - Луинен. Глаза ее - как океанская глубина. Волосы ее - как серебро льда. Улыбка ее - как блеск солнца на волне.
Сам Ольвэ не сводит с нее восхищенных глаз. Волосы его - белое серебро, а ростом он не уступает Финве. И лицо его - свет прибрежной ночи.
И любовь их - как спокойное море: гладь воды и неимоверная глубина под нею.
Сыновья их: Эалиндо, Ольмир и Фалмарион.
И дочери - Ариэль и Эарвен.
Ариэль вошла - блеск белых одежд, как снежно-белые перья, смех - шорох жемчужных раковин. Стремительная, смешливая.
...А это моя младшая дочь, - сообщил Ольвэ.
Финарфин посмотрел на дверь залы - и замер взгляд.
Как будто сама Уинен, Пена Морская, вошла и стояла в потоке серебристого света.
"Вода в сердце моем..."
- Как случилось, что в Тирионе не знают о твоем даровании? - спросил однажды Финарфин у Эалиндо.
- А разве вы не знаете, что мы называем себя "Линдар"? - улыбнулся сын Ольвэ. - Я только один из многих.
- Тебя называют Эалиндо.
- Да, это правда.
- Я думаю, даже сын моего брата Феанаро - Макалауре - уступил бы тебе.
Лицо принца Телери неожиданно стало серьезным.
- Мне выпало это счастье - слышать, как поет Макалауре. Я уступил бы ему сразу же. Да и не стоит. Мы поем о разном, - и на его лицо вернулась улыбка. - Он воспевает страсть, а я - покой.
"Песни Макалауре - огонь, песни Эалиндо - вода..."
Кто родился среди плеска вод - не знает его. Почему же тот, кто рожден по прихоти Воздуха и Огня, узнает себя в вечном волнении прибоя? Они живут здесь - среди волн; он сам - волна на суше, тоскующая о глубине.
Однажды он заговорил о том с Эарвен.
- Ты чужой в Альквалондэ, - сказала она. - И когда-нибудь ты уйдешь. А город будет плакать, тоскуя о тебе.
- Я не уйду! - воскликнул Финарфин, но смутился под спокойным взглядом Морской Девы. - Я хочу сказать - надолго. Пусть долг или голос крови зовут меня - я вернусь, непременно вернусь в Альквалондэ. Потому что это город моего сердца.
- И он будет ждать тебя, - спокойно произнесла Эарвен.
- И ты?
- И я.
Волны набегали на берег, серебрившийся в отсветах ламп Альквалондэ.
- Не надо, - тихо сказал Финарфин. - Не надо ждать меня. Тебе - не надо.
- Отец мой!
Финве поднял голову от ладоней.
- Арафинве...
- Я не вовремя, отец?
- Нет, почему же, - улыбка-усмешка тронула лицо Короля Нолдор. - Я всегда рад тебя видеть.
- Я... пришел сказать тебе.
- Да?
- Я женюсь, отец.
- И кто же она?
- Эарвен, дочь Ольвэ Альквалондского.
Руки Финве сжались в кулаки.
- Или не хватает дев в племени Нолдор, что мой сын берет в жены чужачку?
Финарфин растерялся - такая боль звучала в голосе отца, изо всех сил старавшегося изобразить гнев.
- Но я же не первый, atarinya.
И Финве притих, словно его ударили. Отец мой, что тут происходило без меня? Две родины у меня, два дома - и там и там хотят любви.
- Да, - тяжело произнес Финве, - твой попрек справедлив. Вот почему я не хотел бы, чтобы мои сыновья женились на девушках из других родов. Зачем умножать боль и раздор?
- Отец, ты боишься Феанаро?
Финве посмотрел на сына со страхом. Это странное лицо, эти золотые волосы, эти глаза... Он видит слишком глубоко, он говорит слишком прямо. Не надо, сынок, не рань меня...
- Боюсь.
Финарфин опустился на колени у ног отца. Взял его руки в свои. И король опять почувствовал странную силу сына, его умение проникать в самую суть вещей и обращаться к ней. Судорожно сжатые руки Финве невольно расправились, а в глазах Финарфина сияло такое сочувствие, такая нежность, что король, измученный - которым по счету - тяжелейшим разговором со старшим сыном, потянулся к этой нежности и почти успокоился.
- Феанаро нет никакого дела до меня, atarinya. Я для него как будто не существую. Я могу поступать, как угодно - Феанаро даже головы не повернет. Он никогда не попрекнет тебя моим браком.
- Мальчик мой, я не за себя боюсь...
- И для народа Нолдор это безразлично. Я не король, я всего лишь твой третий сын.
- Yonya, - горячие руки короля ложатся на плечи Финарфина, - тревога гложет меня. За все, чему я причиной, меня ждет расплата. Недалек тот час, когда народу Нолдор придется выбирать, и я не сумею повлиять на выбор, ибо меня не будет.
Впервые в жизни Финарфин ощутил ужас.
- Отец...
- Молчи! - приказал ему Финве. - Пока я еще король. И как король я говорю тебе: не надейся, что мои слова - лишь тяжелый сон. Хочу я этого или нет, я запятнан. А платить за это придется многим. За то, что Феанаро и вы с Нолофинве есть на свете - ты понимаешь меня? - народу Нолдор придется платить очень дорогой ценой.
Финарфин молчал, опустив голову.
- И вот я думаю: кто встанет, когда я паду? Три сына у меня, три боли, три души. Кто сменит меня?
- Феанаро...
Финве покачал головой.
- О нет. Феанаро никогда не будет королем: если дана ему будет власть над многими, он вберет их в себя, поглотит и сожжет - и погибнет сам. Ибо слишком велико будет это пламя для одного.
- Ты говоришь страшные вещи, atarinya.
- Но кто позаботится о тех, что не захотят сгореть и не сгорят? Финголфину это не удастся. Он сам сгорит в вихре пламени...
- Я?
Финве кивает.
- Я знаю, так будет. Я не могу приказать тебе этого, я прошу тебя: постарайся сохранить хотя бы немногое. Только ты можешь это сделать.
Финарфин пытается возразить.
- Молчи! Я знаю, что ты скажешь.
Молчание.
- Ты можешь обещать мне это?
- Да.
- Благодарю тебя.
- Лорд Финарфин...
Финарфин обернулся.
- Хельнар, ты?
Нолдо, улыбаясь, смотрел на Финарфина - прямой, гибкий, словно обрисованный тонким пером.
- Приветствую.
- Откуда ты?
Хельнар рассмеялся:
- Я живу здесь - просторы моря и смех Телери радуют меня больше, чем белокаменное величие Тириона. Так же, как и тебя, не правда ли?
- Да, - выдохнул Финарфин.
- Оставь, лорд, - с улыбкой сказал Хельнар. - Многим тяжело дышится в великом городе.
Они долго говорили в тот день. И познал Финарфин горькую радость в сердце своем. Ибо не один он страдал, дыша воздухом вражды и ненависти в семье Финве: в слепоте своей обиды он не замечал, что вражда - не только в семье, что нет уже единого народа Нолдор. У одних с губ не сходит имя - "Феанаро", а другие со злобой глядят на них - их кумир Нолофинве. Но немало было таких, кто не хотел для себя этого, а желали они единства и почитания единого короля - Финве, как было от века. Но невозможно было вернуть те времена. И многие ушли, неся в душе боль и желая найти себе иное место для смеха и творчества. И нашли - память об осиянной Гавани, что строили они или их родичи когда-то, привела их в город у моря, и там они стали жить. И ласковая Уинен излечила их раны.
И рады были Нолдор, когда пришел к ним младший сын Финве, и приветствовали его, и признали его своим повелителем.
И был день Дерев, и пришел в мир первенец Финарфина и Эарвен. В Альквалондэ, в жемчужной сияющей Гавани случилось это в час, когда в далеком Валмаре расцветало Золотое Древо. И радовался Финарфин, ибо сильно любил он Эарвен, а сын его был во многом похож на мать свою. А волосы его были - как золото цветов Лаурелин в час его рождения, когда они только расцветают, посеребренные светом Тьельпериона. И Финарфин гордился своим сыном.
И в веселии сердца своего он дал сыну имя - Финарато. Потому что сын Финарфина принадлежал к роду Финве, хоть и родился в земле Телери. А еще отгадал Финарфин в сыне душу смелую и честную, и знал, что всегда и везде будет Финарато думать о других, и лишь потом - о себе.
А Эарвен, узнав о решении супруга, сказала:
- Имя народа Нолдор ты дал сыну. Твое ли слово, судьбы ли воля - но с народом твоего отца быть ему. Инголдо, Один из Нолдор - так назову я его, и так будет он зваться среди Телери, которыми будет любим и которых покинет.
И тогда вспомнил Финарфин разговор со своим отцом Финве, и тревожно стало сердце его.
"Лотэлауреньa", - с нежностью думает Финарфин о сыне. Он и вправду как цветок из тех, что растут в златоствольных садах Йаванны. Смеется, играет, учится в Гаванях корабельному делу, такой же, как все, только волосы его среди белопенных локонов детей Телери и темных головок маленьких Нолдор сияют золотым бликом. Серебро и жемчуг покорны ему, как покорны паруса и музыка. Петь ли под шум волн, разбирать ли рукописи Румила и его учеников, мастерить ли что-то или носиться по вантам над палубами - ни в чем не уступает он своим друзьям, и все это так по-доброму, с такой улыбкой, что невозможно завидовать ему, нельзя не любить его.
И в сердце Финарфина воцарился покой. Нежна и прекрасна была его жена, мудр и великодушен король Ольвэ, весело смеялся светлокудрый сын - чего еще желать? Он обучал желающих тому из мастерства Нолдор, что могло бы пригодиться здесь. Читал книги Румила, писал сам. Но то, что тревожило его, места в его книгах не находило.
И настал день, когда родился у него второй сын. С радостью приняла семья Ольвэ новое дитя Финарфина и Эарвен. А Ородрет больше всего напоминал родичей Индис, матери отца своего - Ваньар. Тих и задумчив был его взгляд, и всегда казалось, что он смотрит куда-то сквозь собеседника и видит что-то, ведомое только ему. Он не любил шумных забав, и песни его были, словно шелест ветра в траве - тихи и ласковы, как он сам.
- Настало время для тебя отправляться учиться в Тирион, - говорил Финарфин старшему сыну.
- Это необходимо, отец?
Как объяснить тебе, сын, что для меня Тирион?
- Да, yonya. Ты прекрасный корабел, ты более других искусен в работе с серебром и жемчугом, ты научился пению у лучших певцов народа Линдар, но есть немало вещей, которые ты сможешь познать лишь в Тирионе. Там - сердце народа Нолдор.
- Хорошо, отец.
О, Эру Илуватар! О, великие Валар! Кем нужно было быть, чтобы создать этот город? Финарато бродит по Тириону в изумлении, и все здесь восхищает его. Сияющие купола, стройные колонны дворцов, хрустальные лестницы Туны. И блеск самоцветов, сливающимся с сиянием Дерев, словно живая оправа. И весь город - как большой алмаз. Кто создал его?
Дворец ослепляет его. Какое великолепие, какая мощь! Белокаменные своды, серебряные колонны, льющиеся в широкие проемы потоки света - все это как будто уносит юного Нолдо ввысь. И в украшенном изумрудами тронном зале король на троне, король Финве. Финарато склоняется перед ним...
Черные волосы, черные одежды, насмешливый взгляд. Этот взгляд как огнем опаляет сердце Финарато. Золотоволосый принц и боится, и в восторге. Вот он, величайший из Нолдор, создатель Палантиров, изобретатель Тенгвар, зодчий, огранивший алмаз Тириона! Финарато побаивается поднять на него глаза. Финарато страшно боится попроситься к нему в ученики. Финарато хочет этого больше всего на свете...
Пальцы, словно зрячие, ласкают певучие струны. Склоненное над арфой тонкое лицо. Тяжелые темные пряди падают на лоб, закрывают висок и правую щеку. Ресницы полуопущены, спокойный задумчивый взгляд как будто устремлен в глубину. Глубокий, как море, голос.
Песни, которые тревожат, а не ласкают.
Это Макалауре...
- Значит, ты недоволен своей работой?
- Да.
- А между тем ты мастер не хуже многих.
- И все-таки это не то.
- Чего же ты хочешь? - Релион с интересом посмотрел на своего ученика. Серые глаза из-под влажных спутавшихся прядей глядели упрямо:
- Уметь воплощать в своих творениях изначальную красоту!
Релион засмеялся:
- Кажется, ты хочешь превзойти Феанаро?
- Феанаро это умеет. Почему я не могу хотеть этого?
Релион не удержался от соблазна подразнить своего ученика:
- Так попроси Феанаро научить тебя!
Финарато опустил глаза. Он стеснялся признаться в том, что боится даже заговорить с Феанаро.
- Вот что, - Релион взял с полки недоделанную кем-то из учеников брошь и стал внимательно ее разглядывать, - ты молод и еще не знаешь себя, сын Финарфина. Да, Феанаро величайший мастер, но тебе вряд ли следует пытаться следовать его путем.
- Что же делать мне, учитель?
- Поговорить с Румилом.
Обо всем этом рассказывает Финарфину его сын, вернувшийся из Тириона.
- И ты поговорил с Румилом? - спрашивает Финарфин.
- Да.
- Что же он сказал тебе?
- Что, возможно, настанет время, когда я приду к нему не с вопросами, а с ответами.
А годы шли...
Ангарато, третий сын Финарфина - порывистый, дерзкий, - куда более своих братьев напоминает поведением нолдорскую родню. А может быть, он куда более ранимый, чем они, и пытается защититься? От кого?
А годы шли...
И вновь настал черед праздника Вершины Лета.
В безмятежном сияющем Валмаре танцевали на площади, и обменивались дарами, и смотрели в глаза друг другу.
Танец Вершины Лета танцевали так: с двух сторон площади выходили навстречу друг другу neri и nissi и становились в пары. Часто в паре оказывались незнакомые, но тем радостнее было новое знакомство.
Финарфин стоял на краю площади, ожидая своего выхода, и отыскивал глазами Эарвен. В это время на середину площади со смехом шел Финарато. Но почему-то навстречу ему никто не идет. Среди дев замешательство, шорох... Но вот музыка, повинуясь велению танца, вырвалась на новый виток - из толпы ожидающих вышла девушка и направилась к Финарато.
Прекрасны Эльдар, а Ваньар прекрасны более всех. Но и среди Ваньар нет девы, что могла бы сравниться красотой с Амариэ. Только цветущей ветви Лаурелин в часы, когда роса еще свежа, можно уподобить ее. Но смотрит на нее Финарато - и не видит красоты Дерев, не хочет видеть в сердце своем.
Четвертый сын...
- Я не знаю его имени, - сказал он Эарвен. - Если ты знаешь, пусть он зовется так, как ты назовешь его.
Яростное Пламя...
Они смотрели друг другу в глаза и не могли понять, кто же из них первым произнес это имя.
- Как зовут моего брата? - спросил, влетая в покои матери, вернувшийся из Валмара Финарато.
- Айканар...
Финарато протянул руки, чтобы взять братишку, и вдруг повернулся к матери. В глазах его стояли слезы. Он сам не мог объяснить - почему.
А годы шли...
Тирион понемногу привык к самому себе.
Все четверо сыновей Финарфина побывали там, и не раз. Крепко сдружились они с Финакано и Турондо, сыновьями Финголфина. И еще родилась дружба, которая удивила всех: Ангарато и Айканар подружились с сыновьями Феанаро - Кэлегормом и Куруфином. Правда, дружба эта в основном состояла из взаимных подначек. Хотя Кэлегорм и Ангарато были не слишком-то изобретательны, зато язычков Куруфина и Айканара хватало на всех. Причем к языку Куруфина в Тирионе уже привыкли, а вот Айканар... "Не Яростное Пламя, а Острые Колючки," - говорили о нем.(* 1)
Они стояли на ступенях дворца.
- Благодарю тебя, госпожа, что ты пришла по моей просьбе.
Он склоняет голову, но по его лицу, по чуть заметному трепетанию ноздрей она видит, как трудно ему сдерживать свою гордыню.
- Я пришла, как ты просил. Чего ты хочешь?
Он поднимает голову. Яркие, как сталь, глаза встречаются с ее серо-голубыми. Она спокойно выдерживает этот взгляд.
- Прядь твоих волос.
- И только?
Она, смеясь, поднимает левой рукой локон и достает из сумки сверкающее лезвие.
- Но зачем она тебе? - спрашивает она и вновь встречается с ним глазами. Рука с лезвием медлит. Огонь в его взгляде - непонятный огонь.
- В Тирионе нет сокровищ, равных твоим волосам, госпожа.
Она пожимает плечами, приподнимает локон... и опускает его.
- Что задумал ты?
- Взгляни на Деревья, госпожа.
Алатариэль посмотрела туда, откуда лился неугасающий свет.
- Взгляни на них, - повторил Феанаро. - Среди сокровищ Амана нет ни одного, равного хотя бы капельке их росы.
- И что же?
Феанаро смотрел куда-то в сторону.
- Что будет с Аманом, если эта роса иссякнет?
- Что?
- Свет может угаснуть.
- Ты говоришь страшные вещи, Феанаро. Я не хочу тебя слушать.
И она убегает.
- И в третий раз прошу - выслушай меня.
- Я слушаю, Феанаро.
- Волосы твои впитали свет Дерев. Есть у меня желание - создать рукотворные камни, сияющие этим светом. Но любой материал из известных мне отторгает все мои попытки. Дай мне прядь волос, и я разгадаю секрет, как поймать свет творений Йаванны в то, что создано Ауле!
Алатариэль покачала головой.
- Нельзя заключить живой свет в мертвые камни. Что же до тревог твоих - скорее воплотятся они, если ты сотворишь то, что задумал. Я не дам тебе прядь своих волос.
Такова Артанис Нэрвен Алатариэль, дочь Финарфина и Эарвен.
Артанис рассказала Финарфину о замысле Феанаро. Возможно, поэтому они были потрясены менее других, когда после долгого отсутствия на празднике Посева он вышел приветствовать Валар.
Весь в белом, гордый, суровый, стоял перед всеми сын Финве. В черных волосах его горели три Камня - три сосуда, пленивших свет Дерев.
- Как зовешь ты это? - спросила Королева Королев. - Ибо имя этим Камням должно создать так же, как и их самих.
- Имя им - в них самих, - отвечал Феанаро, и усмешка проступила на его губах. Он горделиво оглядел собравшихся Эльфов и на мгновение задержался, встретившись глазами с Артанис. - Сильмариллы - так зовутся они.
- Воистину, ты величайший из Эльфов, - в наступившей тишине слова Намо Мандоса почти обретают плоть, - ибо знаешь ли, что сотворил ты? Не материал и не свет - судьбы Арды заключены в этих Камнях.
И вновь заговорила Элентари.
- К добру ли, нет ли - сотворенное говорит само за себя. Пусть ничья злая рука не коснется их, хранящих Свет, чтобы не обжечься и не иссохнуть.
И она коснулась Сильмариллов светоносной рукой.
А Финарфин смотрел на них и по-другому видел. Своих детей видел он - и вдруг тень пала на них. Своего отца видел он - и перестал на миг видеть. Свою мать видел он - и увидел ее слепоту. Свою жену видел он - и осталась она такой, какой была. Своего брата видел он - и стоял Феанаро в пылающем кругу, и не было выхода из этого круга...
Настал день, когда сверкающий меч взлетел к груди Финголфина.
Финарфин выбежал на порог своего дома в Тирионе.
- Привет тебе, брат мой.
- Привет и тебе, Арафинве. Ты должен знать...
- Входи же.
Братья смотрят друг на друга в затененной гостиной.
- Я знал это, - говорит Финарфин. - Но знания мало. Слепой - действует, зрячий - бессилен.
- Что будет теперь, Арафинве?
- Я не знаю. Будет то, что должно.
- Я не держу зла на Феанаро, - говорит Финголфин, пытаясь сам себя в этом убедить. - Я и сам не знаю, чего я хочу. Феанаро мне брат, и Феанаро мне враг.
- Ты любишь его, Нолофинве.
Финголфин изумленно смотрит на Финарфина. Потом взгляд его светлеет.
- Ты мудр, Арафинве. Знаешь, я раньше не понимал, что мое чувство к нему - любовь. Может быть, если бы я понимал это, все могло бы быть по-другому.
- Нет, - говорит Финарфин. - Имя не заменяет сущность.
- А тебе, должно быть, Феанаро безразличен?
- Я тоже люблю его.
Нолофинве опускает голову.
- Ты позволишь мне побыть у тебя этот день Дерев?
- Конечно, оставайся.
После чаши вина, сдобренной сонными травами, Финголфин все-таки заснул.
Тьма.
Он не знал, что это такое. Рожденный в свете Дерев, он чувствовал себя слепым. Но страшнее тьмы - весть из Форменоса.
И он брел во тьме, не разбирая дороги, и ему казалось, что лучшее, что может быть - брести вот так же во тьме, которая могла бы охватить его разум. Но он все же дошел до Форменоса, и его родные пришли вместе с ним.
Слез не было.
Было чувство огромной пустоты, а он - в центре этой пустоты. В пустоте не было ничего, кроме холода и пыли, резавшей горло. И он назвал это чувство - отчаянием.
Отец...
Ведь ты знал, что это случится.
Отец, за что тебя так, ведь тебе было больно!
Он видел, как в молчании стояла рядом с мертвым супругом Индис. Как свалился почти без сознания Финголфин. И как рыдал, упав на окровавленную землю, Феанаро, не стыдясь, не стесняясь и не сдерживая слез.
Похоронная процессия, обозначенная двумя вереницами лохматых факелов - рыжие на черном - двигалась по склону холма.
Финарфин старался не оглядываться на угадывавшуюся во тьме могилу. Вот и случилось то, о чем говорил Финве.
Страх вошел в Тирион.
Он вошел с темнотой в этот город, не знающий темноты. И как темнота пропитала все комнаты и улицы, так и страх поселился в городе повсюду. И стал хозяином в Тирионе.
Финголфин не хотел смириться с узурпацией. Некоронованный король Тириона изо всех сил боролся со страхом, давившим его fea и fear тирионцев, не понимая, что страх уже живет в его душе и управляет ею изнутри, хочет того Финголфин или нет.
"Не оставляй мать," - просил он Финарфина. И Финарфин не отходил от Индис, которая в горе своем не могла до конца понять, что произошло, потому что была Ваньа и в ее душе не было страха.
И в душе Финарфина его тоже не было. Там была такая огромная пустота, что для страха просто не было места.
На город свалилась тишина, тяжелая, как страх. Голоса Эльдар звучали приглушенно, и не слышны были шум и звон мастерских. Тенями казались сами себе жители Тириона - собственными тенями. Тяжело и страшно это было.
Но тишина разорвалась.
Он сумел разорвать ее, Феанаро, наследник Финве. Изгнанник, обреченный на гнев Валар. Он пришел в Тирион, победил тишину и бросил вызов страху.
И внимали притихшие Нолдор сыну Финве, ибо он творил на их глазах новую истину, и эта истина была сильнее страха. Потому что говорил Феанаро: вы боитесь, ибо беспомощны. Но кто сказал вам это? Валар? Не одного ли они племени с Врагом? Или не даны вам разум, память и свобода воли? Или не идете вы, куда пожелаете? Или горы Пелори для вас - граница, за которую вы не смеете заходить? Беспомощны - здесь, ибо здесь на все воля Валар. Сильны и свободны - там, где знаете, что вы сами себе хозяева. Здесь - тьма и горе, здесь властвует страх - так оставьте его властвовать и уходите!
И рады были Нолдор, и fear их загорелись огнем, которым пылал тот, кто позвал их - Дух Пламени, Fea Naro. И тогда возжелали они пути для себя, на который позвал их старший сын Финве, и последовали за ним.
Но Финарфин по-иному видел истину, сотворенную Феанаро. Он знал, что Валар лишь предпочитают телесно пребывать в Валиноре, воля же их повсюду в Арде, потому что они - Стихии - не владыки, но сущности изначальной плоти ее. Но Феанаро в горе и гордыне возомнил, что Валар подобны Детям Илуватара в чувствах и действиях. А Нолдор были слепы в страхе своем.
А Финарфин, в душе которого не было страха, но только отчаяние, видел неправоту брата, но не знал слов, чтобы сказать о ней.
А Феанаро все говорит, и ясно уже, что разум покинул его. И близок он к тому, чтобы совершить непоправимое.
"Брат мой, остановись!"
Финарфин остановил неродившийся крик.
И родились слова - не слова, но судьба и воля превыше воли Эльда. Финарфин внимал, завороженный, ибо в то миг прекрасен был Феанаро, как никто из Эльдар доныне. И бросились к нему сыновья, и встали рядом, и безумные слова страшной Клятвы повторили они, не ведая, куда она заведет их.
Так стояли они - Феанаро и его сыновья - на вершине Туны, и пламя факелов заливало багровым светом их лица.
- Нет! - крикнул Финголфин. - Нет!
Феанаро обернулся:
- Что - нет?
- Я не пойду в Средиземье. Я не вижу там дороги для себя. Я не хочу идти туда!
Старший брат прищурился:
- Не ты ли так недавно говорил, что, полу-брат мне по крови, будешь истинным братом по духу? Ненадолго же хватило тебе этого духа, Инголдо-Финве!
- Я твой брат, - зарычал Финголфин, - и как брат я говорю тебе: я не хочу идти туда, ибо, кроме смерти, нас там ничто не ждет!
Феанаро сказал со смехом:
- Да ты, никак, намерен остановить меня? Или, раз уж не удастся, изобразить из себя бремя для меня? Дабы я устал ранее, чем настанет этому срок, и вернулся с полпути? И ты, никак, считаешь, что этим делаешь мне добро, полу-брат?
Он схватился за рукоять меча:
- Эта вещь сумеет справиться там, где слова окажутся бессильны! Прочь с дороги!
Финголфин побелел. Турондо, его сын, выскочил вперед:
- Ты не поднимешь меч на моего отца!
Со злобной усмешкой Феанаро стал вытаскивать меч...
- Турондо, остановись.
Все трое спорящих с удивлением оглянулись.
- Феанаро, я прошу тебя - повремени.
Финарфин не понимал, почему его слушают.
- Только Моргот доныне брал на себя право отнять жизнь.
Феанаро задрожал от гнева.
- И ты говоришь это МНЕ?
- Да, потому что ты во имя минутной прихоти собрался совершить непоправимое. Или ты думаешь, что смерть родича облегчит твою дорогу?
Феанаро повернулся к Финарфину спиной.
- Так мы идем или нет?
Многоголосый гул "Да! Идем!" повис над площадью.
Феанаро обернулся к принцам с выражением победившего:
- Что еще скажут потомки рода Финве?
- Я пойду, - заявил Финакано. - Сейчас Феанаро прав, что бы он ранее не совершил. - И он переглянулся с Майдросом. Тот улыбнулся ему.
- А это безумие, - сказал стоявший рядом с Турондо Финарато. - Не нам судить поступки старших в роду, но мы вольны в своих. Что нам искать в Средиземье? Я не думаю, чтобы мы, даже и всей мощью народа Нолдор, сумели справиться с Вала Морготом.
- Не говори за других, полукровка!
- Не надо так, Кэлегорм Прекрасный, - прозвучал совсем неожиданный мягкий голос.
"Благодарю, Ородрет."
- Дорога далека. Но не правду ли сказал брат отца моего? - Феанаро вздрогнул. Этот голос, глубокий и для nis низкий, суждено ему помнить. "Я не дам тебе прядь моих волос..."
- Братья мои, иного случая может не быть, - убеждала Артанис. Что это? Она - в согласии с ним? Но нет - она думает о своем. Не в меру властолюбива младшая в младшем роду.
...Но слова ничего не решали.
И Нолдор уходили из города, ведомые гордыней Феанаро и собственным страхом.
Финарфин видел, как умоляла Нолофинве мать. И он надеялся, что тот все-таки повернет назад. Надеялся, зная, что надежды нет: будь она - он отказался бы сам.
"Я должен идти, мама."
Тьма была вокруг.
Тьма взорвалась багровыми сполохами.
Звуки разорвали мозг.
"Альквалондэ... Альквалондэ!"
Он бросился вперед. Поскользнулся. Взмахнул руками, выпрямился. Руки скользнули по чему-то вязкому и мокрому. Замерев, Финарфин поднес руки к глазам.
По ладони медленно стекала вязкая, остро пахнущая жидкость. Свет факелов переливался на ее поверхности.
"Не надо!"
- Остановись... Не надо... Не делай этого... Не убивай его... Опусти меч, он ранен... Не надо, он живой...
Нолдор бесновались в окровавленной Гавани. Новая истина ошеломила их, как не ошеломляла ни одна доныне - острым запахом пролитой крови, криками ужаса и стонами разрушенных hroar: можно ощутить свое могущество, не только создавая, но и разрушая. Финарфин опоздал: когда он, одурманенный запахом крови, ворвался в Гавань, Нолдор уже сломили сопротивление ее защитников и теперь в упоении резали всех, кто вставал на пути.
- Он же безоружен... Что ты делаешь...
Только чудо спасло его в тот день. Он вставал перед распаленными Нолдор, хватал их за руки, сжимавшие мечи. Он говорил бессвязные слова, он просил, умолял, требовал. Он пытался остановить тех, кто, не менее безумный, чем он, но куда более страшным безумием, добивал раненых. Он находил среди жуткого месива из тел и крови еще живых Телери и прятал их в ближайших улицах.
Он стоял на опустевшей площади. Бойня кончилась. Он опустил голову и как будто только теперь заметил, какой ковер покрывает мостовую у него под ногами. Ему стало нехорошо.
- Вот он! Благодарение Валар...
Кто это? Финарфин не разбирал лиц. Кто-то обнял его за плечи.
- Пойдем, Лорд Арафинве. Леди Эарвен просила нас...
"Я еще Лорд?
И еще существует где-то Эарвен?"
Они сидели в закоулке в трех шагах от площади. Финарфин неподвижно смотрел в одну точку, находившуюся на стене одного из зданий. Ородрет пытался напоить его. Ангарато и Айканар смотрели друг на друга. Эарвен перевязывала раненого Хельвора, племянника Хельнара.
Подошла Артанис:
- Его нигде нет!
Эарвен подняла голову:
- Так и не нашла?
- Нет...
- Артанис, где Финарато? - с усилием произнес Финарфин.
- Я его ищу, отец. Никто не может его найти. Текли томительные минуты. Никто не мог сказать, много ли их прошло. Наконец прибежал Финарато. Его лицо было снежно-белым, руки по локоть в крови. Он присел рядом с отцом.
- Отец, я... Он всхлипнул, пытаясь подавить горловой спазм. Сдавил пальцами лоб. Когда он отнял руки от лица, на белой коже остались ярко-красные пятна.
Какое-то время длилось молчание.
- Сейчас у меня на руках умер Эалиндо, - глухо сказал он, ни к кому не обращаясь.
- Кто его убил? - спросил Финарфин.
- Не все ли равно? Кэлегорм... - Он беспомощно посмотрел на отца: - Я никогда не думал, что кровь может вытечь так быстро...
- Нолдор, за мной!
- Лорд Финарфин!
Они были здесь: брат Хельнара и отец Хельвора Хельдир, проворный
Квинион, звонкоголосый Ньельдиль.
- Лорд Финарфин, мы уходим. Феанаро велел передать, что он не станет ждать долго.
- Что еще вы хотите мне сказать?
- Король Ольвэ ищет свою дочь.
Рана на лице Ольвэ еще кровоточила. Глаза были целы, но след должен был остаться.
Финарфин не знал, куда бы ему провалиться.
Король Телери полулежал в кресле. Когда Эарвен и Финарфин вошли, он поднялся:
- Благодарение Эру, вы живы! Эарвен, ваши дети...
- Все живы.
Ольвэ кивнул.
- Эалиндо... - попыталась продолжить она.
- Да. - Он подошел к дочери, взял ее лицо в ладони. - И Ольмир с Фалмарионом.
Она резко вздохнула.
Ольвэ сжал ее закаменевшие плечи и обернулся к Финарфину:
- Когда вы уходите?
Финарфин не знал ответа. Но он прочитал его в глазах Ольвэ:
- Скоро.
- Хорошо... - Ольвэ взял его руку в свои и посмотрел в глаза: - Благодарю тебя.
- Мой господин, и ты еще благодаришь...
- Мне только и осталось - благодарить. Будь осторожен в дороге.
"Нолдор, за мной!"
В те дни родилось много слов, которых не было в Квэньа ранее. Одним из них было qualme, агония.
...А Уинен оплакивала погибших мореходов, и многие корабли нашли покой в морской пучине...
Финарфин старался ни о чем не думать. Позади была пропасть, в которой остались тела его родных и друзей, впереди - тьма. Но, по крайней мере, с ним была его семья и его народ.
"Брат мой, Феанаро..."
Стало холоднее. Рудознатцы и камнеделы, привыкшие к холодам высокогорья, переносили холод гораздо лучше тех, кто провел всю жизнь в мягком климате равнин. "Значит, к этому можно привыкнуть."
А вдоль берега шли захваченные в Гавани корабли.
"Убийцу моих родных братом зову я?"
Природа оскудела. Только немногие чахлые деревца оживляли каменистый пейзаж.
"А не убийца ли я сам, не сумевший остановить его?"
Побережье сузилось. Полоса земли - слева скалы, справа льдистое море. Дальше на север корабли идти не могли.
- Остановитесь.
Настала тишина. Ветер улегся. Даже море замолчало, прислушиваясь к мерному бесстрастному голосу.
"Я хочу остановиться. Но я не могу. Мой народ зовет меня. Я не вправе решать за них."
Слова падают, как камни - нет от них спасения. Они сами сотворили этот ужас, своими руками.
Что ты наделал, Феанаро, брат мой...
Они жались друг к другу под пронизывающим ветром и беспомощно глядели друг на друга.
Они искали сочувствия в глазах друг друга - и втайне надеялись на чью-то более сильную волю. Но сейчас каждый решал за себя.
Они были иными, нежели те, кто избрал для себя Финголфина или Феанаро. Многие из них несли в себе кровь Ваньар или Телери, проявлявшуюся в каштановых волосах, в характерной походке, в холодноватом взгляде. Они лучше умели владеть тем огнем, за который их народ был прозван "Наро Эльдар". Они любили не только ту истину, что воплощалась под их руками, но и ту, что была воплощена кем-то другим или вообще не воплощена.
Но они были Нолдор.
И каждый решал за себя.
И кто обвинит в слабости того, кто первым сказал вслух - робко и почти неслышно:
- Я хочу вернуться...
Народ Финарфина разделился надвое. Многие в гневе и отчаянье желали вернуться в Валинор. Но большая часть по-прежнему пылала огнем, разожженным Феанаро и так и не залитым кровью Альквалондэ.
Кто-то должен был вернуться. Кто-то должен был уйти. Финарфин поднял лицо и встретился взглядом со своим сыном. Финарато увидел его гнев и тоску.
"Возвращайся, отец."
Льдины скрежетали. Холод пронизывал насквозь. От беспощадного блеска и режущего ветра на глазах выступали слезы.
Он смотрел на сына, уходившего во Тьму. И ничего не мог сделать. Финарато выбрал для себя путь. Финарфину оставалось только принять этот выбор.
Когда ты вырос, сын?
"Прости меня, что я взвалил на тебя эту тяжесть."
"Не тревожься, отец, я их поведу. Я знаю, мне хватит сил."
"Для того, чтобы повести, хватит. Но откуда взять тебе сил, чтобы быть проклятым за то, что не совершал?"
В глазах Финарато - одно: "Я должен идти.".
"Сын мой..."
"Отец, пойми меня..."
Финарфин молчал.
"Отец, я уйду."
И тогда Финарфин посмотрел на Ородрета, Артанис, Ангарато и Айканара. И понял, что они хотят уйти.
"Прости меня, atto."
- Дай мне руку.
Финарато протянул ему руку, и Финарфин, сняв с пальца кольцо со своим гербом, вложил его в ладонь сына.
Тот замер, изумленный.
"Быть тебе Лордом Дома Финарфина в Средиземье. Так будь им по праву. И... уходи! Наконец, уходи! Откуда взять мне сил - смотреть на тебя, на вас всех, зная, что вижу в последний раз?"
Он долго стоял, глядя, как исчезает во тьме Хелькараксе воинство Нолдор.
Ушедшие дети виделись ему золотыми искрами в блеске льда...
Он возвращался.
Тьму прорезал тонкий луч.
Это был маяк Миндона. Он по-прежнему сиял во тьме. То был свет, он внушал надежду.
"На что надеяться мне?"
Насмешкой показался ему тогда маяк родного города.
- Мама!
- Ингалауре...
Он стоял перед судом Валар.
И они были милосердны к нему, и он видел это, и не понимал, за что быть к нему милосердными. И они говорили ему о прощении, а он молчал, принимая прощение, как высшую кару, и желал одного: чтобы ему сказали, что он никому ничего не должен и никому не нужен.
- Слушай же наш приговор, Арафинве Ингалауре, сын Финве. Ныне признан ты невиновным в злодеяниях, совершенных Нолдор в Амане, и свободным от какой бы то ни было кары за них. Так же и те, что пришли с тобой. Отныне ты будешь жить в Тирионе, городе Нолдор, и будешь ты Королем Нолдор в Амане, отныне и до конца Арды. Такова воля твоего народа, такова же и воля Валар.
"Я???"
"Конечно, а кому еще?" - взглянул на него Манве.
"Я не могу приказать тебе этого, я прошу тебя: постарайся сохранить хотя бы немногое. Только ты можешь это сделать."
"Atarinya..."
Финарфин пришел в Тирион.
Он закрыл за собой дверь своего дома, прислушался к тишине, поселившейся здесь. Перед ним молча стояла Эарвен. Он улыбнулся ей и сказал:
- Я Король Нолдор - надо что-то делать.
Тишина текла вокруг него временем.
Мрак кончился. На небеса взошли Исиль и Анар.
Боль и тоска уступили место печали. Иногда он усмехался про себя: Королем Нолдор, Королем Тириона оказался не Феанаро, так желавший этого, а он, младший из троих, никогда и не помышлявший о власти. Да и есть ли у него, Короля Тириона, власть хотя бы над чем-нибудь? А Феанаро... Златокудрый надеялся, что его неистовый брат обрел для себя власть в Средиземье.
"...Феанаро никогда не будет королем: если дана ему будет власть над многими, он вберет их в себя, поглотит и сожжет - и погибнет сам. Ибо слишком велико будет это пламя для одного.
- Ты говоришь страшные вещи, atarinya.
- Но кто позаботится о тех, что не захотят сгореть и не сгорят? Финголфину это не удастся. Он сам сгорит в вихре пламени..."
Финарфин очень хотел, чтобы Финве ошибся хотя бы здесь.
Они сидели в маленькой гостиной.
- В Альквалондэ знают, что ты унаследовал корону Финве, - говорил Ольвэ. Финарфин промолчал. - Я пришел к тебе, король, по воле народа Телери.
- Народ Телери счел нужным послать своего короля?
- Да. И король счел нужным пойти.
Их взгляды встретились.
"Чего ты боишься?"
"Воли Телери. Кого я люблю. Я - Король Нолдор, народа, имя которого на языке Телери теперь равносильно слову qualme..."
"Воля их не такова, как ты считаешь. Поэтому здесь я, а не кто-либо еще."
- Народ Телери согласен признать Финарфина Златокудрого, Короля Нолдор, - сказал Ольвэ. - Те, кого считают виновными, ушли из Амана. Мы не хотим вражды между нашими народами.
Финарфин вновь посмотрел Ольвэ в глаза.
"Ты?"
"Да."
"Благодарю."
"Но не я один. Тебя помнят в Альквалондэ."
- Ильменон недавно вернулся из плаванья, - рассказывал Ольвэ.
Ильменон, муж Ариэль, старшей дочери Ольвэ, был страстным мореходом и любимцем Оссэ, насколько у Оссэ вообще могли быть любимцы.
- Я хотел бы повидать его.
Ольвэ замялся.
- Что?
- Понимаешь... Ильменона не было тогда в Альквалондэ. Но теперь он... ненавидит Нолдор.
- Ушедших?
- Да. И не скрывает этого.
- Ну что ж. Ольвэ... Я давно хотел спросить: как перенесла все это Нариэн?
- Достойно.
- Кто родился у нее?
- Сын. Я назвал его Халатир.
- Халатир сын Эалиндо, - улыбнулся Финарфин.
- Не забывай, Финарфин, что залы Мандоса не напрасно зовутся Чертогами Ожидания.
- И ты надеешься на это?
- Да.
Финарфин склонил голову.
- Прости, что мне недостает Надежды. Но отец мой, Финве, обречен вечно оставаться в Ожидании. И те из Ушедших, что дороги мне, разделят его судьбу. Эта боль лишает меня мудрости.
- Остается надеяться на милость Валар.
- Валар милостивы, насколько им позволяет Рок.
- А Рок - воля Эру.
"Разве я Король? Мой отец, Финве, действительно был Королем. Он вел Нолдор, свой народ, от Куйвиэнен, он избирал пути. Мне не нужно делать ничего подобного. Благодарение Эру. Не знаю, решился бы я. Сейчас я скорее живой символ, память о Короле. Может быть, я когда-нибудь научусь садиться на его трон, чтобы у меня не перехватывало горло от тоски по нему. Вроде бы пока все идет как должно. А если опять какое-нибудь несчастье? Валар милостивы, они мне помогут. Надо сходить в Валмар, повидать мать..."
- Ты позволишь мне войти?
- Приветствую тебя, Хельдир. - Финарфин поднялся из-за стола навстречу другу. - Рад тебя видеть.
- С тех пор, как ты взошел на трон Тириона, мы говорили с тобой довольно редко, - заметил Хельдир.
- С тех пор, как я взошел на трон Тириона, ты стал чуть ли не прятаться от меня! - шутливо упрекнул его Финарфин. - Ты боишься моего величия?
- Нет, - улыбнулся Хельдир, - ты часто бываешь занят, и я не хочу отвлекать тебя. Что ты пишешь?
- Дополнение к "Книге металла".
- "Книга металла"... Знаешь, недавно в Альквалондэ я случайно услышал разговор нескольких юных Телери. Они желают учиться кузнечному делу, но считают, что Нолдор им не позволят.
Ни сам Финарфин, никто из тех, кто обрел когда-то пристанище в Альквалондэ, не отказали бы Телери в праве учиться кузнечному ремеслу. Но в Тирионе жили и другие, те, кто никогда не покидал Туну.
- Понятно. И то сказать, надо бы нам приглашать тех, кто хочет учиться.
- А когда-то нас самих считали недоучками.
- Недоучки мы и есть, но это не причина, чтобы не делиться тем знанием, которым мы владеем. Надо поговорить с кузнецами. - Хельдир, подскажи мне. Я мало работал с оловом и медью. Не случалось ли тебе применять их сплавы?
- Случалось.
- Я не могу понять их структуры. Что-то ускользает от меня. В одном, я вижу, отразилась бесконечность смешения. Можно было бы ожидать от него сродства ко многому. А он, напротив, всегда оказывается обособлен, замкнут на себя. Что бы я не делал, он из общей композиции выпадает. Другой несет в себе какой-то внутренний изъян. Его прочность меньше той, которая заложена в структуре компонентов.
- Я, кажется, что-то понимаю. Если хочешь, пойдем в мастерскую, посмотрим.
Махтан пожал плечами.
- Ты - Король, здесь твоя воля. По-моему, не следует отдавать Телери наши умения.
- Но нас так мало.
- Разве женщины Нолдор перестали рождать детей? - Махтан опять взял в руки молот.
- Наверно, ты прав. Но что важнее: цвет волос или желание творить?
Махтан вздохнул, положил молот и посмотрел на Финарфина как на несмышленыша.
- И среди Нолдор есть среброволосые. Как Мириэль, мать твоего брата. Речь о другом. Ты не видел, как в самом начале у Куйвиэнен Эльдар разделились на три народа. Те, кто наиболее глубоко видел суть вещей, последовали за Финве.
- Суть материи, Махтан. Суть вещей можно видеть по-разному.
- Хорошо, ты прав. Но я хочу напомнить тебе, что те, кто желал глубокого творчества, Знания, приняли для себя имя Нолдор. У тех, кто избрал иную дорогу и иные имена, были на то причины.
- Но землю возделывают и Ваньар, и женщины Нолдор, и женщины Телери. По твоим словам получается, что никому из Нолдор не дано, например, постигнуть высот искусства Музыки. Но кто величайший певец среди Эльдар?
- Не знаю, как обстоят дела с Музыкой, - нахмурился Махтан. - Но я не могу понять Телере, желающего работать с металлом. Все равно, что бабочка, которая пытается напиться нектара из цветка, что плотно сомкнул лепестки и ждет шмеля. Цветок знает, что шмель опылит его, и он принесет плод. Зачем ему бабочка?
- Но разве Телери не работают с серебром?
- Податливый металл, годный лишь на украшения! Чтобы создать вещь, которая станет тебе реальным помощником, он не годится. - Махтан выхватил щипцами из горна кусок стали и бросил на наковальню.
"Возможно, Махтан прав: каждому свое.
Но как постигается истина? Только опытом."
- Странная конструкция, - сказал Финарфин, откладывая набросок. - Кто это придумал?
- Мне подсказал Ильменон... - смутился молодой корабел.
- Понимаешь, Ирион, - улыбнулся Финарфин, - я не берусь судить, но, по-моему, корабль из дерева и металла не будет легок на ходу.
Телери зашумели.
- Но зато он сможет поднять гораздо больший груз и не потерять в надежности, - заметил Лиссендил. - Такие корабли будут очень полезны при доставке руды с северных месторождений.
- И он будет гораздо прочнее, чем обычный деревянный корабль, - добавил кто-то.
Финарфин покачал головой.
- Сколько кораблей вы хотите построить?
- Не меньше, чем дважды десять.
- Хорошо. Тирионские кузнецы помогут вам.
Опять поднялся шум.
- Но мы хотим сами знать наши корабли!
Он оглядел шумное сборище, в котором было много молодых, еще подростков, их лица, горевшие жаждой обретения.
- Значит, вы все-таки хотите учиться кузнечному делу?
- Да!
Финарфин вспомнил лицо Ольвэ, его голос: "Я не хочу препятствовать им. Если они действительно желают этого, они обретут желаемое," - и вздохнул:
- Ну что же. Тогда избирайте пятерых. Их возьмет в учение глава кузнецов Тириона, Махтан, учитель Феанаро.
Наступила тишина.
У подножия Туны несколько недель спустя.
- Не могу я, - голос Тильнара звенел от сдерживаемых яростных слез, - переносить такое обращение! Махтан просто замучил нас своими выходками. Я пришел учиться, а не терпеть это...
- Перестань, - Финарфин видел бледное лицо юного Телере в гаснущих сумерках чуть-чуть голубоватым, - уходишь - уходи, но не поноси учителя.
Тильнар склонил голову.
- Прости, Король. Благодарю тебя за все. И... - едва заметная пауза, - и его тоже. Я ухожу, namarie.
- Namarie, Тильнар.
- Я так и знал, что кто-нибудь сломается, - прокомментировал это событие Махтан, - но, честно говоря, думал, что сломаются все.
- Что ты ему сказал?
- В сущности, ничего особенного. Просто оценил его работу. Ты выслушивал подобное от своего учителя по пять раз на дню, пока не понял, что такое металл.
"Подобное, но не совсем такое, Махтан."
"Не зря же ты просил именно меня учить их."
- Ну, а остальные как?
Махтан оглянулся в сторону раскрытой двери, из-за которой слышались неуверенные удары кузнечного молота.
- Довольно неплохо. Кузнецами им никогда не стать, но есть надежда, что они что-то поймут. По крайней мере, они действительно желают этого.
- Еще раз благодарю тебя, - улыбнулся Финарфин.
В это время из двери выглянул Ирион. Финарфин еле узнал его, раскрасневшегося, в кожаном фартуке:
- Ой, приветствую тебя, Король. Лорд Махтан, взгляни, у Сольвэ исказилась заготовка.
- Иду. Прости, Король, - мастер торопливо вошел в мастерскую.
- Ну, что тут у вас... - услышал Финарфин его голос.
"Девочка, милая моя Амариэ. Как был бы я тебе благодарен за твою веру и верность. Но пойми, Ушедшие не вернутся. Мне больно смотреть на тебя, задумчивую без грусти. Забудь о нем. Посмотри на тех, что окружают тебя. Может быть, кто-то из них станет твоей судьбой. Или легко мне видеть, как ты ждешь его? Он не вернется."
Но она смотрит спокойно и без печали.
"Как же говоришь ты мне избрать кого-либо другого, если Финарато любит меня? Почему ты велишь мне отказаться от него, если я не хочу этого? Ведь Финарато будет больно, когда он вернется, если я откажусь от него."
Шли годы. В доме Финарфина властвовала тишина.
Халатир не принимал участия в истории с кузнецами. Он вырос странным подобием отца: так стриж подобен чайке. А его голос напоминал голос Эалиндо, как неверное отражение в прибрежных водах напоминает глядящего в них. Он сотворял настоящие песни из дерева и собственной фантазии и очень скоро стал одним из лучших корабелов Альквалондэ.
Финарфин любил его. Но дружбы не получалось. Нариэн сдержанно приветствовала Короля Нолдор, но день ото дня ее приветствия становились все холоднее по мере того как рос ее сын. Финарфин чувствовал, что ему здесь не рады, но какое-то время был не в силах оставить этот дом. Халатир, замкнутый и молчаливый, остро ощущал отсутствие отца, и визиты Финарфина обостряли это чувство обездоленности.
И Финарфин со временем перестал приходить в дом Эалиндо.
В Доме Встреч прохладно. Рассеянный свет падает через хрустальную крышу и мягко освещает лица собравшихся. Ничто не мешает, беседуя, создавать чудесную филигрань дружбы и совместных решений.
Лейрне, ученик Румила, создавший науку "золотых чисел" (* 2), принес на Встречу новую идею. Встреча - не Совет, и потому здесь можно говорить обо всем, как считаешь нужным. Лейрне собирается отстаивать свою мысль перед Королем, потому что Румил, кажется, ее не одобрил.
- А Румил придет?
- Не знаю, - отвечает Лейрне, - он не склонен покидать свой дом, и, возможно, предпочтет услышать решение Встречи позднее.
- Хорошо. Так расскажи нам, Лейрне, сын Тьельпериса.
- Я изучал Тенгвар...
Доныне числа записывались с помощью Тенгвар же, и лишь специальные точки показывали, что это не обозначения звуков. Но такая система не слишком-то удобна для сложных подсчетов и уж вовсе с трудом годится для раздумий над природой чисел. Для собственной работы Лейрне придумал двенадцать специальных символов (* 3), каждый из которых обозначал число от нуля до одиннадцати. Позже он сумел изобразить этими знаками любое число. Система, предложенная Лейрне, в корне отличалась от той, которой пользовались при записи больших чисел ранее, и выглядела достаточно непривычно. Лейрне счел, однако, что эта система годится для употребления везде, где требуется запись чисел, и предложил отказаться от использования Тенгвар в исчислении.
- И Румил не одобрил твою систему?
- Увы, да. По его словам, прежней системой пользовался и Феанаро Куруфинве, - Лейрне бросил виноватый взгляд на Махтана, - и это не помешало ему создать непревзойденное...
- И непревосходимое, - тихо произнес кто-то.
- Румил прав, - сказал Махтан. - Зачем вводить новое там, где старое доказало свои права? Для ремесла и искусства Нолдор доныне хватало старой системы счисления. Искусство души и рук не заменить высокой сложностью орудий. Если ты недостаточно умел или не умеешь видеть в творимом будущей красоты - тебе не помогут новые символы!
- Лорд Махтан, - тихо сказал Лейрне, - я, конечно, не из первых кузнецов Нолдор. Но я создал "золотые числа", и кузнецы благодарили меня за это.
- Те, у кого плохой глаз! Они обрадовались возможности заменить его линейкой!
- Махтан, - тихо сказал Финарфин, - но и те, чье искусство несовершенно, желают творить.
- Пусть так, Король. Однако блуждание в числах не привнесет красоты в творения наших рук.
Разгорелся спор. Финарфин сочувствовал Лейрне и встал на его сторону. Он видел несомненные достоинства системы Лейрне, но их мало кто поддержал. Большинство Нолдор встали на сторону Махтана, ведь искусство ума и рук мыслилось ими нераздельным.
В глазах Лейрне стояли слезы. Он понял, что побежден. Ему до слез жалко было своего изобретения, которое не пощадили. Он выбежал из Зала Встреч, закрыв лицо руками.
Финарфин встал. Все взоры обратились к нему. Он понял: что бы он сейчас ни сказал - все будет принято. А это значит... что Нолдор совсем не так уверены в своей правоте, как только что старались показать. Вот случай...
- Повелением прекращаю спор. Числами, что придумал Лейрне, не повелю я заменить старую запись. Ибо должно нам уважать традиции и заветы.
Финарфин быстро шел по темнеющим улицам. Становилось прохладно, но не было времени запахнуть плащ.
Интуиция не подвела. Лейрне сидел на окраине Тириона под дубами, на хрустальной скамейке. Услышав шаги, он вздрогнул, но не обернулся.
Финарфин присел рядом.
- Лейрне...
Тот молчал.
- Я не буду говорить тебе, что ты прав, - сказал Финарфин, - потому что ты это и сам знаешь. И я не буду говорить тебе, что ты не прав, потому что ты это тоже знаешь. Но я обещаю тебе: если ты немного потерпишь, настанет день, когда твое изобретение признают.
- Ты хочешь сказать, что еще рано?
- Нет. Я хочу сказать, что ты нетерпелив. И тем оскорбил слушавших тебя. Подумай сам: Румил не мог не заметить достоинств твоей системы!
- Хуже, слабее, но любимое...
В Королевский Совет входили наиболее уважаемые граждане Тириона. В нем, разумеется, были Махтан и Румил. Также имела право голоса Эарвен, чья сдержанная мудрость высоко почиталась даже теми, кто раньше отзывался о Телери с презрением. Нерданэль почти все время проводила в Валмаре, но ее всегда готовы были выслушать. Тинфанг, насмешливый и резкоголосый, был странным контрастом сдержанному собранию.
Собирался Совет в том же Доме Встреч, когда-то построенном Финве для празднований с Ингвэ и Ольвэ. Но теперь шумных празднеств в Тирионе не было уже давно...
- А почему бы и нет? - спросил вдруг Тинфанг. - Воистину, Мрак был слишком силен. В Валмаре по-прежнему празднуют, в Альквалондэ корабли спускают на воду с пением и фейерверками, а Тирион тих, как будто в нем поселилась смерть!
- Пусть так! - Тинфанг отгадал тайную мысль самого Финарфина.
Празднество объявили в период Созревания Плодов. Среди многого другого ожидалось состязание певцов. На празднество были приглашены жители Валмара и Альквалондэ, хотя кое-кто в Совете не слишком этого хотел. Взволнованные девушки вкладывали все мастерство в новые наряды и репетировали танцы.
Состязание началось перед полуднем, когда небосвод теряет свою сапфирную глубину и обретает свет чистой лазури. (* 4) На центральной площади Тириона, мощеной белым мрамором, собрались Эльфы Трех Родов, впервые после Исхода. Кто-то сидел прямо на камнях площади, кто-то стоял, некоторые забрались на нижние ветви трех дубов, что росли у края площади. Когда-то их посадил Финве со своим первенцем-подростком.
Среди судей были члены Королевского Совета, но подлинного победителя избрало бы единодушное одобрение собравшихся или воля Короля.
...Нет, он несомненно пел лучше всех, этот юноша из Гаваней. Его голос взлетал вверх и растворялся в лазури, как будто давно уже ждавшей его. Конечно, он не сравнится с Эалиндо, и уж тем более с Макалауре, да он их никогда не слышал. Но о чем он пел? Зачем он сейчас, на этом празднестве, напоминает о крови Альквалондэ? Гневное осуждение Феанаро и непрямое - Нолдор, что остались в Амане и не предали имя Феанаро анафеме, и упрек королю Наро Эльдар, что называет себя другом Телери, но не отрекся от своего брата.
Тьельпели умолк. Он стоял, опустив голову, как будто ждал, что его сейчас растерзают. Как будто пришел в стан врага. Финарфин поблагодарил его, как благодарил всех остальных, и пригласил выйти следующего участника.
Возникло замешательство. Наконец вышел Мирион из Нолдор. Он пел хуже Тьельпели, и, казалось бы, совсем не в тему - о красоте дев, кому Валар повелели быть милосердными. Но на деле это был ответ, и сердца Нолдор обрадовались.
И настала минута, когда надо было объявить победителя.
Финарфина душил гнев. Он хотел назвать победителем Мириона или вообще не называть никого. "Интересно, что сказал бы Ольвэ, будь он здесь? (Ольвэ задержался в Гаванях и обещал приехать к вечеру первого дня праздника.) И ему, и мне..."
- Нет среди певцов, что были сегодня здесь, никого, равного Тьельпели из Альквалондэ. Потому ему присуждается победа.
Тьельпели взял награду - золоченую арфу - и ушел с площади. Больше его на празднике не видели.
- Ну и что? - спросил Финарфин.
Хельдир с кем-то поссорился из-за нескольких непочтительных слов о Финарфине.
Уже много десятков солнечных лет прошло с тех пор, как возродились праздники в Тирионе. Народ Нолдор медленно рос. Трения с Гаванями почти прекратились. Лейрне создал "Книгу Чисел", которую признал Махтан. Валар почти не вмешивались в дела Тириона.
- Неужели для тебя это не имеет значения?
- Никакого. Если, скажем, ты, Хельдир, на самом деле пострадаешь, я ни на минуту не задумаюсь. Но что резкие слова, пусть и сказанные обо мне? До тех пор, пока кто-нибудь не сделал их реальностью, это не более, чем звуки.
Король Нолдор, в белом плаще и переливчатой тунике, идет по улицам Тириона.
Где-то звучит песня, откуда-то доносятся приглушенные удары молота. Свет отражается от кристальной крыши Дома Встреч и падает на его плечо. Он оглядывается, поправляет плащ и идет дальше. Сегодня его ждут в Совете. Он только вчера вернулся из Альквалондэ, а впереди его ожидает поездка в Валмар. И еще пять небольших поселений в Эльдамаре, где просто необходимо побывать. А Индис, мать, просит его прийти поработать в ее сады, потому что она сама не успевает к Сбору Плодов...
В доме странно изменилась тишина. Она стала плотной, вязкой, буквально закладывала уши. Эарвен ощущала то же самое. Они не могли понять, что это значит. Так прошло пять дней.
Финарфин сидел у окна в комнате на втором этаже, пытаясь сосредоточиться на рисунке. Отворилась входная дверь.
"Кто там?"
Он рванулся в коридор, пробежал к центральному крылу, выбежал на лестничную площадку.
- Yonya, entule-lie!
- Amme!
Услышав этот голос, Финарфин схватился за перила. "Успокойся, - приказал он себе. - Откуда?.."
На мгновение он увидел клубящийся сумрак и услышал тишину, глубокую, неведомую под звездами.
- Пять дней, - продолжала Эарвен, обнимая сына, - как беспокойство поселилось в нашем доме. Горя ли, радости ждать - мы не знали. И вот - объяснение всему! Yonya, сын мой...
"Валар, если я не брежу - а я не брежу - и это не насмешка, не обман - о чем я думаю, какой обман, - как благодарить мне за это..."
Финарато почувствовал его присутствие и обернулся. Его лицо было другим - не тем, что помнил Финарфин. Более жестким. Тонкие черты, в чем-то повторившие лицо самого Финарфина, странно затвердели, под глазами появились тени, какое-то напряжение проступало в линии губ.
- Atarinya!
- Senya!
Финарфин бросился вниз по лестнице. Этого мгновения ему хватило, чтобы прийти в себя. Он взял холодные ладони сына:
- Ну, вот ты и дома.
- Темен был путь...
- Это, если и важно, потом, - быстро сказал Финарфин. - Главное - ты здесь.
Он не решился обнять сына, прижать к себе, поцеловать. Позволил себе только поправить ему волосы на виске и почувствовал, как Финарато по-детски потянулся к ласке, растерянный и беззащитный.
А у дверей стояла Амариэ Ваньа.
- Леди Амариэ, будь же гостьей в моем доме.
Они переглянулись, и Финарфин решил перевести разговор на повседневную тему:
- Наверное, вас надо накормить.
Вот с тех пор Финарфина открыто стали называть Счастливцем.
Финарфин только усмехался про себя.
Сыночек, первенец, гордость отцовская...
- Он устал и напуган, - говорил Финарфин Эарвен, - но благодарение Валар, они вернули его нам.
Сначала Финарато почти ничего не хотел. Существовал в каком-то бесплодном подобии грез наяву. Целыми днями сидел в траве у крыльца, обхватив колени руками и уставившись на небо и деревья. Когда он вернулся откуда-то утром, довольный и с мокрыми волосами, Финарфин был счастлив.
Однажды он вошел к занятому книгой Финарфину и смущенно остановился у стола.
- Отец, я пришел просить дозволения...
- Давно пора, - ответил Финарфин, не поднимая головы и делая вид, что ему вовсе не хочется подпрыгнуть до потолка.
- Отец...
- Давно пора. - Финарфин наконец справился с собой и оторвался от книги.
- Ты даешь согласие?
- Манве и Варда, конечно, даю!
Финарфин был вынужден признаться себе, что переоценил радость возвращения сына. Он счел ее залогом грядущего обретения всех своих детей, но это оказалось не так. Одного из сыновей - Айканара - он утратил навек. И кто знает, что может случиться с Ородретом и Артанис, оставшимися в живых?
Что это - плата или проклятие?
Он поймал себя на настолько дикой мысли, что постарался убедить себя, что она не приходила ему в голову.
Кто такие Люди?
Почему Финарато бредит ими? Почему Айканар так обошелся со своей жизнью? Что они нашли в эфемерных подобиях Эльфов, такое, что все Эльфинессе не может им заменить?
Или это свойство памяти? Что для Эльда восемьдесят-девяносто лет? Краткий миг, за который можно успеть свершить что-то, а потом возвращаться снова и снова. А для Людей - жизнь. Может быть, именно чья-то краткая жизнь, вмещающаяся в мгновение, зачаровала их возможностью грезить о столь емком мгновении?
Это может НАСТОЛЬКО зачаровать?
Для ответа у него не было ничего, кроме обмолвок и нескольких случайных откровений Финарато.
А потом был Сбор Плодов, и Эарендил пришел в Валмар, и войско Валинора отправилось на битву. Вел его Финарфин Златокудрый. И были сражения, и лилась кровь, и изможденные воины падали на землю и умирали без ран. И настала победа.
И Эльдар всходили на корабли, радуясь, что Валинор простил их, и в победном дурмане называли погибший Белерианд страшным сном, не ведая, что он останется в их сердцах и им суждено тосковать по нему, пока мир не приблизится к концу.
- Доченька, почему ты остаешься? Вернись, прошу тебя.
Но она покачала головой.
- Если Валар даровали мне прощение, пусть я обрету его здесь. - Она взяла за руку подошедшего Эльфа: - Отец, это мой супруг, Келеборн, сын Галадхона.
Финарфин обернулся к Келеборну и ахнул:
- Эалиндо!
Но это был не Эалиндо. Как похож...
Келеборн низко склонился перед Финарфином - так никогда не кланялись в Валиноре:
- Позволь мне назвать тебя отцом, Лорд Финарфин.
- Прости, что я вступила в брак без твоего благословения, отец, - попросила Артанис, как было положено, - и, если нет в твоей душе гнева на меня, благослови нас ныне.
- Артанис, Финарато вернулся.
- Что? - Артанис поглядела изумленно.
- Твой брат Финарато вернулся из Чертогов Ожидания.
- Какое счастье!
- Он будет так рад тебе.
Артанис задумалась. Потом подняла голову:
- Передай ему, что я его люблю.
- Ну что же... Именем Манве Сулимо, Короля Арды, и Варды Элентари благословляю тебя и твоего супруга. В вашем доме есть дети?
- Нет, отец. У нас не было возможности и покоя.
- Но теперь будут. Может быть, когда-нибудь вы все-таки приедете...
- Может быть, отец. Но не сейчас.
Корабли возвращались.
Финарфин стоял на палубе.
Он видел Людей. Немногие из них были в рядах Эльфов. Большинство - темнолицые, сутулые, злобные - сражались на стороне Врага и разбежались, не хуже орков, после его поражения.
Финарато любит их - вот такими?
Но эта девочка, Эльвинг... В ней есть человеческая кровь. В Эарендиле тоже. И "Вторые", Атани... Он слышал о былом могуществе Трех Родов.
Последние из них, кого он встречал среди боев Войны Гнева, держались как-то отстраненно-самодостаточно, словно каждый из них был всеми. Они жили не во времени - в вечности... сами того не ведая. И его поразило, каким почетом было окружено среди них имя Финарато. На здешнем языке оно звучало по-другому, но Финарфин узнал своего сына в их памяти. "Он отдал им себя, - думал Финарфин. - Конечно, он любит их."
А Айканар? Или в этой девушке, Андрет, он увидел больше, чем в целой Арде?
Шло время, и ужас Войны Гнева отошел в прошлое. Жизнь возвращалась на круги своя.
Эарвен молча приняла известие о невозвратимой потере младшего сына. И с тех пор на ее глазах не высыхали слезы. А однажды они высохли. Кто бы стал ее в этом винить?
Они родились в один год - Айвенель на несколько месяцев раньше Аранара. Тишина в испуге бежала из дома, преследуемая звонкими детскими голосами.
Они росли как братья, золотоволосые
и разные. Айвенель унаследовал отцовские черты лица и голубые глаза матери.
Аранар же почему-то был очень похож на Айканара. Настолько похож, что в
душе Эарвен поселилось безумное подозрение: а может быть, это действительно
все-таки возродился ее четвертый сын?
2. "Золотые числа" - нечто вроде развитой концепции "золотого сечения", хорошо известного в математике и широко используемого в искусстве.
3. У Эльдар не десятеричная, а двенадцатеричная система счисления.
4. В Валиноре время величайшего света
- Вечер (см. "Амбарканта")
|
Эйлиан архив на главную |